Альфред Хейдок

Иссык-Кульская пожирательница трупов

Многим кажется, что в век космонавтики, радио и телевидения нелепо говорить о колдовстве. И все же колдовство тащится темной паутиной из древности в наше время – ползет, прячась и извиваясь, приспосабливаясь к современным формам жизни, и время от времени прорывается наружу, поражая наше воображение.

Недавно я ездила в район Иссык-Куля к брату на похороны его дочери, 12-летней девочки, погибшей от несчастного случая. Дом брата расположен в большом селе, привольно раскинувшемся неподалеку от красивого озера, за которым высятся белоснежные шапки гор. Воздух тут изумительно чист, и чаша озера в обрамлении гор, когда-то своею красотою пленивших Пржевальского, кажется, своей густой синевой соперничает с красотой голубого неба. Недаром туда каждое лето устремляются целые полчища туристов...

Но в доме брата царила скорбь. Покойницу любили все за ее ласковость, за умение сказать приветливое слово, за веселый смех, за красоту белокурой головки...

В избу, где поставлен был гроб, перед выносом все время прибывали соседи и соседки, ближние и дальние.

Обсуждали несчастный случай. И тут вдруг раздался чей-то голос, что дело это, наверное, не обошлось без колдовства.

– Конечно, мою Ирочку погубили завистливые люди. Здесь, в Киргизии, что ни двор, то – знахарь, что ни женщина – то ворожея. И никто меня не переубедит в этом, силу заговора самой пришлось испытать...

В киргизских селах покойника сажают прямо в яму, верх закладывают сучьями, присыпают землей. Со временем земля оседает, частично просеивается, и ходить возле таких мест небезопасно.

– Когда я была маленькая, – начала свой рассказ Валентина, – мы любили зимой кататься с горки, которая одним концом упиралась в заброшенное кладбище. Как-то зимним вечером кататься было особенно интересно: смех, веселье, шутки, толчея. Кто-то из ребят шутя толкнул мои санки, и они стремительно помчались вниз. Тормозить не хотелось: ветер свистит, а сердце, кажется, вот-вот выскочит из груди. Вдруг резкий толчок (санки коснулись земли), я спрыгнула на землю, но чувствую, что одна моя нога провалилась... Я закричала от ужаса, задергалась от страха... с того вечера стала заикаться, потом уж меня водили к какой-то бабке, которая вылечила.

– А мой внук, Лексей, – подхватила нить разговора другая женщина, ­недавно вот что мне сказывал. Едет он по дороге (он у нас выучился на шофера такси), стоит женщина средних лет – голосует. А он у нас добрый – мухи не обидит. Притормозил, значит, она садится, назвала адрес, и поехали, а когда стали проезжать киргизское кладбище, просит остановить. Вечерело, надо было спешить, чтоб вовремя машину поставить в гараж. Но просьба пассажира – закон. Может, ей приспичило по маленькой надобности. Она вышла и зашагала в направлении к могилам. А мой-то внук прохаживается среди их мавзолеев, рассматривает. Прошло некоторое время. А клиентки нет. Пошел он ее искать. Замелькали погребальные плиты, глядь – невдалеке видит он свою пассажирку. Но что она делает? Место, у которого она стояла, разрыто, из ямы виднелся покойник, а его ногу с жадностью грызла та женщина.

Водитель от страха остолбенел.

– Чему ты удивляешься? Чтобы стать первой колдуньей, надо пройти через это... Возвращайся к машине, я сейчас приду, – сказала она.

Из этого рейса внук вернулся поседевшим. Если б не любовь к профессии, наверное, не оправился.

А теперь работает на автобусе; хотя там многолюднее, больше шума, а ему – спокойнее.

Уезжала я из Киргизии без сожаления. Теперь я знала, что среди ее красот таятся отвратительные колдовские обряды...

P.S. Через несколько дней Валентина (мать Ирины) прислала письмо. Пишет, что на днях снилась дочь. На вопрос матери: «Как ей живется?» ­ она весело ответила:

– Хорошо. Живу в интернате. Учусь. На каникулах не скучаю – играю с подружками. Не переживай за меня, мамочка. Мне здесь так хорошо.